Античных писателей (язычников с точки зрения средневековых католиков) спустя 1000 лет увековечили скульптурными изображениями, установленными на фасаде собора – главной католической церкви города, среди статуй святых и отцов церкви.
А в память о великом физике через 100 лет после его смерти построили храм, подобный античному храму всех богов – Пантеону!
Впрочем, давайте обо всем по-порядку.
ИСТОРИЯ I.
Плиний Старший (23-79 гг. н.э.) и Плиний Младший (61-113гг. н.э.) занимали крупные посты при римских императорах I-II веков н.э. Плиний Старший был крупным военачальником, командовал римской конницей, флотом, занимал посты правителей в в Африке (в районе нынешнего Туниса) и в Европе. Кажется, он был самым читающим человеком своего времени, по некоторым данным, он прочел более 2000 книг.
Он и написал много книг на самые разные темы: от техники метания дротиков, сидя верхом на лошади, до руководства по риторике.
Многие крылатые слова, которыми мы (не задумываясь об их авторе) пользуемся ежедневно, впервые были написаны именно им.
Приведу лишь некоторые: «Нет худа без добра», «Каждому – своё» и «Ни дня без строчки».
Им написана античная энциклопедия в 37 томах «Естественная история». И всё это создавалось одновременно с государственной службой. Представьте себе нынешнего генерала или губернатора, пишущего по вечерам после работы энциклопедию или отправляющегося наблюдать за извержением вулкана!
Желание поближе увидеть и записать ход извержения Везувия в 79 году н.э. стоило ему жизни. Отправившись в Стабии для наблюдения за извержением (ныне известным любому школьнику), погубившим Геркуланум и Помпеи, Плиний Старший умер от отравления вулканическими газами.
Его смерть подробно описана Плинием Младшим в письме к великому римскому историку Тациту.
Плиний Младший был сыном родной сестры Плиния Старшего. Дядя усыновил его после смерти отца и собственным примером научил учиться, читать книги, делая выписки, пригласил лучших учителей. В 14 лет юноша написал свою первую трагедию. Став юристом, он на протяжении всей жизни имел судебную практику, что не мешало ему, как и дяде занимать высокие посты в армии и на государственной службе. За свою долгую жизнь он был жрецом культа императора, начальником конницы, консулом.
Плиний Младший был близок к нескольким императорам, особенно - к Траяну. Он был автором множества трагедий и комедий, известным поэтом, но до нас его стихи не дошли. Зато сохранились изданные им 9 томов писем. Одно из них, случайно попавшееся мне на глаза произвело на меня сильное впечатление. Госчиновник высокого ранга спрашивает у императора совета о том, как поступать с христианами. Я приведу это письмо в приложении к этому рассказу. Оно заставляет размышлять о том, как относительны этические нормы, как с чистой совестью можно совершать страшные преступления и как губительно (в полном смысле этого слова) желание заставить всех мылить одинаково!
Но это в приложении. А сейчас – о том письме, вернее о тех двух письмах, благодаря которым каждый из нас слышал имя Плиния.
Все мы в детстве слышали о Плинии Младшем, когда нам рассказывали о картине Брюллова «Последний день Помпеи», поскольку Плиний в одном из писем описал увиденное им извержение Везувия и гибель своего дяди. Он написал это письмо по просьбе известного римского историка Тацита, который хотел знать о происходившем со слов очевидца, чтобы правдиво поведать об извержении Везувия в своей истории.
В этом и следующем письме Плиний Младший описывает события, увиденные и пережитые им – 17-летним юношей в дни извержения вулкана.
Командовавший флотом Плиний Старший с племянником и его матерью находились на мысе Мезен на вполне безопасном расстоянии от Везувия. Но желание наблюдать извержение вулкана своими глазами, а также просьба находившихся недалеко от места катастрофы помочь им покинуть опасные места, побуждают Плиния Старшего снарядить корабли и отправиться в Стабии. Там в обстановке всеобщего страха и паники отважный до безрассудства автор «Естественной истории» проводит сутки, ест, спит, как в обычной обстановке. (Также ведёт себя оставшийся в Мезене племянник). Ночью Плиния Старшего в Стабии спокойно спящего в своей спальне едва не засыпало пеплом, но он вместе с сопровождающими продолжил наблюдения с берега. Чтобы защититься от летящих камней он приказал привязать на головы подушки. По свидетельству спутников он задохнулся от вулканических газов.
Красочное и яркое описание извержения Везувия 79 года Плиния Младшего, оставляет ощущение полной достоверности и являет добротный рассказ ученого наблюдателя, сохраняющего (быть может в силу юношеской уверенности в благополучном исходе) способность, не поддаваясь овладевшей окружающими панике, тщательно наблюдать и запоминать происходящее. Благодаря этим письмам Плиний Младший навсегда вошёл в аналы истории. Но вернёмся в Комо.
Став влиятельным и богатым человеком, Плиний Младший не забыл родные места. Он построил в окрестностях города две виллы, дав им названия «Трагедия» и «Комедия». Пользуясь своим положением и богатством, Плиний оказывал серьёзное покровительство и финансовую поддержку родному городу.
Вероятно, этот факт и объясняет появление на фасаде католического храма фигур двух язычников Плиния Старшего и Плиния Младшего.
Фигуры античных мыслителей расположены на фасаде справа и слева от главного входа в храм. Они торжественно восседают на больших, похожих на троны креслах. Фигуры их по масштабу существенно превосходят статуи святых и находятся ближе к наблюдателю, чем остальные фигуры - почти прямо над головами прохожих.
Плиний Младший.
Плиний Старший.
Рассказав о пародаксальном появлении на фасаде католического храма статуй нехристианских античных писателей, хочу на некоторое время ортвлечся и познакомить вас с письмами Плиния Младшего.
Сколько раз уже так получалось при подготовке нового тура! Начав погружаться в новую для себя сферу, я находил интересные параллели с тем, о чём уже не раз рассказывал туристам или актуальные параллели с cегодняшней жизнью. Так случилось и с письмами Плиния Младшего.
В поисках писем о гибели Помпеи я наткнулся на письмо Плиния к Траяну, зацепившее меня искренними, как мне кажется, размышлениями Плиния – наместника императора о христианах.
Он размышлял о том, надо ли казнить христиан раскаявшихся и вновь выполняших римские обряды, удивлялся упорству тех, кто даже под страхом смерти сохранял верность избранной ими религии.
Тогда я стал читать письма подряд.
Во всех этих письмах, благодаря прекрасному слогу, перед нами встаёт живая жизнь с маленькими и большими хлопотами, маленькими и большими радостями, а за ними жизнь частного человека и грандиозные события в истории человечества.
В одних письмах автор описывает охоту с сетями (на которую он отправляется с табличками для письма, чтобы в свободное время записывать важные мысли), рассказывает об интригах противников и о том, как они после смерти старого императора заискивают перед вчерашним врагом. Он описывает свои вилы и свои занятия, подыскиваеит и описывает подходящего для дочки своего приятеля жениха …
Словом, живший 2000 лет назад римский сановник по своим переживания, образу жизни оказывается абсолютно понятен и близок совремнному человеку.
Позволю себе представить тем, кому некогда заниматься самостоятельными поисками в “паутине” и выбирать интересные фрагметы из сотен писем, несколько ярких писем Плиния Младшего.
Начну с описания виллы Плиния вблизи Комо:
«Плиний Канинию Руфу, привет.
Ну как Комо, наша с тобой радость? и прелестная пригородная вилла? портик, в котором всегда весна? аллея платанов с ее густой зеленью? канал с водой, отсвечивающей зеленью? Пруд внизу? он к нашим услугам? А та дорожка с землей плотной, но мягкой для ноги? а баня, круглый день залитая солнцем? столовые для большого общества и те, что лишь для некоторых? комнаты, где ты проводишь день, и спальни?
Они завладели тобой и передают, чередуясь, одна другой? Или тебя, внимательного хозяина, отвлекают обычные твои частые разъезды по имению? Если завладели тобой — счастливый ты человек, а если нет, ты «один из многих».
Почему ты (уже пора) не поручишь эти низменные мелкие заботы другим и в этом глубоком полном уединении целиком не отдашься занятиям? им твой труд, им досуг; им работа и отдых, бдение и сон.
Создай, выкуй, что останется твоим навеки! Остальные твои владения после тебя не раз переменят хозяина; это, став твоим, никогда быть твоим не перестанет.
Я знаю, к какой душе, к какому дарованию обращаюсь я со своими увещеваниями; ты только постарайся понять сам, чего ты стоишь; если ты это поймешь, поймут и другие.
Будь здоров».
Каниний Руф — богатый землевладелец в окрестностях Комо. Плиний написал ему семь писем, касающихся литературы.
Как видим, начав с описания виллы, Плиний заканчивает афористично изложенной философской мыслью: “… ты только постарайся понять сам, чего ты стоишь; если ты это поймешь, поймут и другие”
Не правда ли, за 2000 лет совет не потерял актуальности!
А вот письмо, которое с незначительными изменениями могло бы быть отправлено по интернету кем-то из наших современников:
«Плиний Фабию Юсту привет.
Давно от тебя ни одного письма. «Не о чем писать», — говоришь ты. Вот это самое и напиши: «нечего было писать», или только ту фразу, с которой обычно начинали наши предки: «если ты здоров, хорошо; я здоров». С меня этого хватит: это ведь самое главное. Думаешь, шучу? Я прошу всерьез, уведомь, как живешь. Не зная этого, я не могу не быть в величайшей тревоге. Будь здоров».
В письме Октавию Руфу среди прочих размышлений читаем:
«… В добавок к этому я обещал ежегодно выдавать сумму не на театральные представления и не на гладиаторов, а на содержание свободнорожденных детей. Представления, услаждающие глаз и ухо, не нуждаются в рекомендации: тут людей надо не возбуждать словом, а скорее сдерживать; (11) чтобы человек охотно взял на себя докучный труд воспитания, этого следует добиваться не только наградами, но и особо подобранными увещаниями».
Не правда ли, если заменить гладиаторов на футбольный клуб, первосходство выбора Плиния перед выбором некоторых нынешних бизнесменов очевиден!
Вот еще одно письмо, живо напоминающее наши сегодняшние ощущения от нашей сегодняшней суеты:
«Плиний Миницию Фрундану привет.
Удивительно, как в Риме каждый день занят или кажется занятым; если же собрать вместе много таких дней — окажется, ничего ты не делал.
Спроси любого: «Что ты сегодня делал?», он ответит: «Присутствовал на празднике совершеннолетия, был на сговоре или на свадьбе. Один просил меня подписать завещание, другой защищать его в суде, третий придти на совет».
Все это было нужно в тот день, когда ты этим был занят, но это же самое, если подумаешь, что занимался этим изо дня в день, покажется бессмыслицей, особенно если ты уедешь из города. И тогда вспомнишь: «сколько дней потратил я на пустяки!»
А теперь те самые два письма о гибели Помпеи, с которых и началось моё чтение Плиния Младшего:
Книга VI
Письмо 161
«Плиний Тациту привет.
Ты просишь описать тебе гибель моего дяди; хочешь точнее передать о нем будущим поколениям. Благодарю; я знаю, что смерть его будет навеки прославлена, если ты расскажешь о ней людям.
Он, правда, умер во время катастрофы, уничтожившей прекрасный край с городами и населением их, и это памятное событие сохранит навсегда и его имя; он сам создал много трудов, но твои бессмертные произведения очень продлят память о нем.
Я считаю счастливыми людей, которым боги дали или свершить подвиги, достойные записи, или написать книги, достойные чтения; к самым же счастливым тех, кому даровано и то и другое. В числе их будет и мой дядя - благодаря своим книгам и твоим. Тем охотнее берусь я за твое поручение и даже прошу дать его мне.
Дядя был в Мизене и лично командовал флотом. В девятый день до сентябрьских календ, часов около семи (24 августа, между 2 и 3 часами дня), мать моя показывает ему на облако, необычное по величине и по виду. Дядя уже погрелся на солнце, облился холодной водой, закусил и лежа занимался; он требует сандалии и поднимается на такое место, откуда лучше всего можно было разглядеть это удивительное явление.
Облако (глядевшие издали не могли определить, над какой горой оно возникало; что это был Везувий, признали позже), по своей форме больше всего походило на пинию: вверх поднимался как бы высокий ствол и от него во все стороны расходились как бы ветви. Я думаю, что его выбросило током воздуха, но потом ток ослабел и облако от собственной тяжести стало расходиться в ширину; местами оно было яркого белого цвета, местами в грязных пятнах, словно от земли и пепла, поднятых кверху.
Явление это показалось дяде, человеку ученому, значительным и заслуживающим ближайшего ознакомления. Он велит приготовить либурнику (Легкое быстроходное суденышко) и предлагает мне, если хочу, ехать вместе с ним. Я ответил, что предпочитаю заниматься; он сам еще раньше дал мне тему для сочинения.
Дядя собирался выйти из дому, когда получил письмо от Ректины, жены Тасция,перепуганная нависшей опасностью (вилла ее лежала под горой, и спастись можно было только морем), она просила дядю вывести ее из этого ужасного положения. Он изменил свой план: и то, что предпринял ученый, закончил человек великой души; он велел вывести квадриремы (Большие суда с четырьмя рядами гребцов, на которые можно было посадить много людей.) и сам поднялся на корабль, собираясь подать помощь не только Ректине, но и многим другим (это прекрасное побережье было очень заселено).
Он спешит туда, откуда другие бегут, держит прямой путь, стремится прямо в опасность и до того свободен от страха, что, уловив любое изменение в очертаниях этого страшного явления, велит отметить и записать его.
На суда уже падал пепел, и чем ближе они подъезжали, тем горячее и гуще; уже куски пемзы и черные обожженные обломки камней, уже внезапно отмель и берег, доступ к которому прегражден обвалом. Немного поколебавшись, не повернуть ли назад, как уговаривал кормщик, он говорит ему: "смелым в подмогу судьба: правь к Помпониану".
Тот находился в Стабиях, на противоположном берегу (море вдается в землю, образуя постепенно закругляющуюся, искривленную линию берега). Опасность еще не близкая была очевидна и при возрастании оказалась бы рядом. Помпониан погрузил на суда свои вещи, уверенный, что отплывет, если стихнет противный ветер. Дядя прибыл с ним: для него он был благоприятнейшим. Он обнимает струсившего, утешает его, уговаривает; желая ослабить его страх своим спокойствием, велит отнести себя в баню; вымывшись, располагается на ложе и обедает - весело или притворяясь веселым - это одинаково высоко.
Тем временем во многих местах из Везувия широко разлился, взметываясь кверху, огонь, особенно яркий в ночной темноте. Дядя твердил, стараясь успокоить перепуганных людей, что селяне впопыхах забыли погасить огонь и в покинутых усадьбах занялся пожар. Затем он отправился на покой и заснул самым настоящим сном: дыхание у него, человека крупного, вырывалось с тяжелым храпом, и люди, проходившие мимо его комнаты, его храп слышали.
Площадка, с которой входили во флигель, была уже так засыпана пеплом и кусками пемзы, что человеку, задержавшемуся в спальне, выйти было бы невозможно. Дядю разбудили, и он присоединился к Помпониану и остальным, уже давно бодрствовавшим.
Все советуются, оставаться ли в помещении или выйти на открытое место: от частых и сильных толчков здания шатались; их словно сдвинуло с мест, и они шли туда-сюда и возвращались обратно.
Под открытым же небом было страшно от падавших кусков пемзы, хотя легких и пористых; выбрали все-таки последнее, сравнив одну и другую опасность. У дяди один разумный довод возобладал над другим, у остальных один страх над другим страхом. В защиту от падающих камней кладут на головы подушки и привязывают их полотенцами.
По другим местам день, здесь ночь чернее и плотнее всех ночей, хотя темноту и разгоняли многочисленные факелы и разные огни. Решили выйти на берег и посмотреть вблизи, можно ли выйти в море: оно было по-прежнему бурным и враждебным.
Дядя лег на подостланный парус, попросил раз-другой холодной воды и глотнул ее. Огонь и запах серы, возвещающий о приближении огня, обращают других в бегство, а его подымают на ноги. Он встал, опираясь на двух рабов, и тут же упал (вероятно, Плиний Старший страдал астмой и захлебнулся сернистыми парами), думаю, потому что от густых испарений ему перехватило дыхание и закрыло дыхательное горло: оно у него от природы было слабым, узким и часто побаливало. Когда вернулся дневной свет (на третий день после того, который он видел в последний раз), тело его нашли в полной сохранности, одетым как он был; походил он скорее на спящего, чем на умершего.
Тем временем в Мизене мать и я - но это не имеет никакого отношения к истории, да и ты хотел узнать только о его гибели. Поэтому я кончаю. Добавлю одно: я передал все, при чем присутствовал сам и о чем услыхал почти сразу же, когда хорошо помнят, как все было. Ты извлечешь главное: одно дело писать письмо, в другое - историю; одно - другу и другое - всем.
Будь здоров».
Письмо это было написано Тациту, как материал для некоторых глав его истории. Считается, что Письма Плиния (это и 20-е) дают лучшее и самое правдивое описание катастрофы, погубившей Помпеи, Геркуланум и Стабии.
Книга VI
Письмо 20
«Плиний Тациту привет.
Ты говоришь, что после письма о смерти моего дяди, которое я написал по твоей просьбе, тебе очень захотелось узнать, какие же страхи и бедствия претерпел я, оставшись в Мизене (я начал было говорить об этом, но оборвал себя). "Дух мой содрогается, о том вспоминая... все же начну"(Эта фраза – цитата из Энеиды)
После отъезда дяди я провел остальное время в занятиях (для чего и остался); потом была баня, обед, сон, тревожный и краткий. Уже много дней ощущалось землетрясение, не очень страшное и для Кампании привычное, но в эту ночь оно настолько усилилось, что все, казалось, не только движется, но становится вверх дном.
Мать кинулась в мою спальню, я уже вставал, собираясь разбудить ее, если она почивает. Мы сели на площадке у дома: небольшое пространство лежало между постройками и морем. Не знаю, назвать ли это твердостью духа или неразумием (мне шел восемнадцатый год); я требую Тита Ливия, спокойно принимаюсь за чтение и продолжаю делать выписки (делать выписки при чтении книг Плиния Младшего приучил дядя). Вдруг появляется дядин знакомый, приехавший к нему из Испании. Увидав, что мы с матерью, сидим, а я даже читаю, он напал на мать за ее хладнокровье, а на меня за беспечность. Я продолжаю усердно читать.
Уже первый час дня (около 6-7 часов утра), а свет неверный, словно больной. Дома вокруг трясет; на открытой узкой площадке очень страшно; вот-вот они рухнут. Решено, наконец, уходить из города; за нами идет толпа людей, потерявших голову и предпочитающих чужое решение своему; с перепугу это кажется разумным; нас давят и толкают в этом скопище уходящих. Выйдя за город, мы останавливаемся. Сколько удивительного и сколько страшного мы пережили! Повозки, которым было приказано нас сопровождать, на совершенно ровном месте кидало в разные стороны; несмотря на подложенные камни, они не могли устоять на одном и том же месте.
Мы видели, как море отходит назад; земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его. Берег явно продвигался вперед; много морских животных застряло в сухом песке. С другой стороны черная страшная туча, которую прорывали в разных местах перебегающие огненные зигзаги; она разверзалась широкими полыхающими полосами, похожими на молнии, но большими.
Тогда тот же испанский знакомец обращается к нам с речью настоятельной: "если твой брат и твой дядя жив, он хочет, чтобы вы спаслись; если он погиб, он хотел, чтобы вы уцелели. Почему вы медлите и не убегаете?" Мы ответили, что не допустим и мысли о своем спасении, не зная, жив ли дядя. Не медля больше, он кидается вперед, стремясь убежать от опасности.
Вскоре эта туча опускается к земле и накрывает море. Она опоясала и скрыла Капри, унесла из виду Мизенский мыс.
Тогда мать просит, уговаривает, приказывает, чтобы я убежал: для юноши это возможно; она, отягощенная годами и болезнями, спокойно умрет, зная, что не была причиной моей смерти. Я ответил, что спасусь только вместе с ней; беру ее под руку и заставляю прибавить шагу. Она повинуется неохотно и упрекает себя за то, что задерживает меня.
Падает пепел, еще редкий. Я оглядываюсь назад: густой черный туман, потоком расстилающийся по земле, настигал нас. "Свернем в сторону, - говорю я, - пока видно, чтобы нас, если мы упадем на дороге, не раздавила идущая сзади толпа".
Мы не успели оглянуться - вокруг наступила ночь, не похожая на безлунную или облачную: так темно бывает только в запертом помещении при потушенных огнях. Слышны были женские вопли, детский писк и крик мужчин; одни окликали родителей, другие детей или жен и старались узнать их по голосам.
Одни оплакивали свою гибель, другие гибель близких; некоторые в страхе перед смертью молили о смерти; многие воздевали руки к богам; большинство объясняло, что нигде и никаких богов нет, и для мира это последняя вечная ночь. Были люди, которые добавляли к действительной опасности вымышленные, мнимые ужасы. Говорили, что в Мизене то-то рухнуло, то-то горит. Это была неправда, но вестям верили.
Немного посветлело, но это был не рассвет, а отблеск приближавшегося огня. Огонь остановился вдали; опять темнота, опять пепел, густой и тяжелый. Мы все время вставали и стряхивали его; иначе нас засыпало бы и раздавило под его тяжестью. Могу похвалиться: среди такой опасности у меня не вырвалось ни одного стона, ни одного жалкого слова; я только думал, что я гибну вместе со всеми и все со, мной, бедным, гибнет: великое утешение в смертной участи.
Туман стал рассеиваться, расходясь как бы дымным облаком; наступил настоящий день23 и даже блеснуло солнце, но такое бледное, какое бывает при затмении. Глазам все еще дрожавших людей все предстало в измененном виде; все, словно снегом, было засыпано толстым слоем пепла. Вернувшись в Мизен и кое-как приведя себя в порядок, мы провели тревожную ночь, колеблясь между страхом и надеждой. Осилил страх: землетрясение продолжалось, множество людей, обезумев от страха24, изрекали страшные предсказания, забавляясь своими и чужими бедствиями. Но и тогда, после пережитых опасностей и в ожидании новых, нам и в голову не приходило уехать, пока не будет известий о дяде.
Рассказ этот недостоин истории, и ты не занесешь его на ее страницы; если же он недостоин и письма, то пеняй на себя: ты его требовал. Будь здоров».
Как я уже писал, это письмо и то, что я привел предыдущем посте, – наиболее ценный источник информации об извержении Везувия 79 года, и их постоянно цитируют, о них вспоминают.
А письмо, которое я хочу привести напоследок, цитируют нечасто. Но мне кажется важным попробовать взглянуть на казни первых христиан не глазами христиан, как мы привыкли, а глазами их гонителей.
Прочтите внимательно. Вы увидите, что Наместник императора убеждён в прправоте своих действий (безумных с точки зрения сегодняшних европейцев), он лишь спрашивает совета императора, не нужно ли прощать тех, кто раскаялся и вновь следует римским обрядам. Он удивляется стойкости идущих за веру на смерть, но ему в голову не приходит вопрос: а может быть, они правы? Может быть, заблуждаюсь я?
«Плиний императору Траяну.
Считаю своим священным долгом обратиться к тебе, государь, за разъяснением тех вопросов, которые возбуждают во мне недоумение. Я никогда не бывал при процессах против христиан. Поэтому я не знаю, о чем их обыкновенно допрашивают и за что и в какой мере наказывают.
Я находился в немалом затруднении, признавать ли различие их по возрасту, или совсем не следует различать несовершеннолетних от более крепких, давать ли прощение за раскаяние, или тому, кто когда-либо был христианином, отречение от христианства не приносит никакой пользы, казнить ли их за самое имя (nomen ipsum), при отсутствии других преступлений, или за преступления (flagitia), стоящие в связи с именем.
Между тем с теми, на которых мне доносили, как на христиан, я поступал следующим образом. Я допрашивал их, христиане ли они, и когда они сознавались, то я спрашивал их о том же второй и третий раз, пригрозив казнью. Тех, которые упорствовали, я приказывал отвести (видимо, на смертную казнь, ducijussi). Я не сомневался, что каково бы то ни было то, в чем они сознавались, их упорство и нераскаянность, конечно, заслуживают кары. Но кроме казненных, были другие такие же безумцы.
Но так как это были римские граждане, то я предназначал их к отсылке в столицу. Но раз затронутое дело пошло дальше; встречались новые осложнения. В поданном мне безыменном доносе значилось в списке христиан много таких лиц, которые заявили, что они не христиане и даже никогда не были христианами. Когда они вслед за мною произнесли воззвание богам и воздали поклонение твоему изображению, которое я велел принести вместе со статуями богов, и прокляли Христа (действительных христиан, говорят, нельзя принудить ни к тому, ни к другому, ни к третьему), то я счел возможным отпустить их.
Другие, значившиеся в списке, сознались, что были некогда христианами, но вышли из их общества, одни три года тому назад, другие несколько раньше, а некоторые даже двадцать лет назад. Все они почтили твое изображение и статуи богов и Христа прокляли. Вся их вина, по их словам, состояла в том, что в известные дни, рано утром, они сходились вместе и пели песнь Христу, как Богу, что во имя религии (sacramento) они обязывались не на преступление какое-нибудь, но к тому, чтобы не красть, не грабить, не прелюбодействовать, честно держать свое слово и возвращать вверенные залоги, что после этого они расходились и затем собирались снова для вкушения пищи, впрочем, обыкновенной и невинной. Да и это они перестали делать после того, как я по твоему велению запретил гетерии.
Тем не менее, счел я необходимым двух рабынь, которые назывались ministrae (очевидно, греческое ai diakonoi — диакониссы), подвергнуть пытке, чтобы разузнать, что здесь справедливого. Но я ничего другого не нашел здесь, кроме суеверия грубого и безмерного. Поэтому, отложив дальнейшее разбирательство, я обращаюсь к тебе за советом».
Поистине, меняется антураж, действующие лица, география, а человеческая природа и свойства души остаются всё те же!
Вернемся к обещанным в первом посте про Комо парадоксам.
Мы обнаружили на созданном в XV веке фасаде католического храма статуи языческих древнеримских писателей. Теперь посмотрим храм, похожий на античный, но построенный в начале ХХ века. Он возвышается на берегу озера Комо, отражаясь в водной глади храм, похожий на римский Пантеон или на виллу Ротонда, построенную в XVI веке Андреа Палладио. Здание построено в 1927 году архитектором Федерико Фриджеро.
Кому же посвящён этот храм-музей?
Вскоре жизнь его существенно переменилась, так как умер отец и воспитанием мальчика занялся дядя. Серьёзный подход дяди (кстати, тоже священника) к обучению племянника дал удивительные результаты. Мальчик быстро развивался и всерьёз заинтересовался науками.
Во всех биографиях учёного рассказывают о том, как в 12 лет он чуть не умер, пытаясь понять отчего сверкают золотым блеском воды источника. Упав в источник, мальчик едва не утонул – его вытащили уже изрядно наглотавшимся воды. Впоследствии выяснилось, что необычный блеск был вызван кусками слюды, находившейся на дне.
Мальчик учился в иезуитском колледже, но по счастью дядя во-время забрал его оттуда, поняв, что монашеская жизнь – не лучший выбор для юноши, увлечённого естественными науками.
На выбор пути молодого человека повлияли два сильных природных явления: землетрясение в Португалии 1755 года и появление в 1758 году кометы Галлея. Его поразило, что появление кометы было рассчитано учёными и предсказано заранее. Он увлекся трудами Ньютона, занялся опытами. Юноша учился в университете, а затем вернулся в Комо и несколько лет преподавал физику в гимназии.
Его увлекли опыты Гальвани с лягушкой и электрическим током, но он пошёл гораздо дальше. Вскоре Вольа стал преподавателем университета в Павии, затем перебрался в один из самых престижных университетов в Падую. Со временем он стал директором философского факультета в Падуе.
Ещё в детстве муж его кормилицы показал мальчику, как изготавливаются барометры и термометры. Умение мастерить приборы помогло ученому при проведении многочисленных опытов и экспериментов.
Это было удивительное время, когда наука вошла в моду. Публичные опыт Алессандро Вольта собирали полные залы зрителей. Сам Наполеон пригласил его показать физические опыты и был ими весьма впечатлён. Главные открытия и изобретения Вольта связаны с электричеством. Он создал первый конденсатор.
Алессандро Вольта умер в зените славы, и родной город чрезвычайно гордился и поныне им гордится. В 1927 году по заказу городских властей на берегу озера Федерико Фриджеро возвел храм, напоминающий по форме античные храмы или постройки Андреа Палладио, творившего в XVI веке. Внутри экспонируются документы и вещи, связанные с жизнью великого ученого.
Мало того, что к 100-летию смерти в его честь возвели храм-музей. В наши дни граждане города Комо создали в честь него новый памятник.
В 2015 году прямо в озере над водной гладью появилась выразительная конструкция из сверкающего метала. Известный архитектор Даниэль Либескинд создал композицию под названием «Живое электричество».
Собор города Комо, Храм Вольта и композицию Лебескинда я покажу в туре "ЭКЛЕКТИКИ" "Маджоре, Комо, Милан" в апреле 2020 года.
Подробности тура на сайте: https://eclectica.ru/catalog/3561/
